Я сидела на скамейке в парке, наслаждаясь теплым летним днем. В руке у меня был стаканчик с мороженым крем-брюле, сладким и тающим на языке. Легкий ветерок играл с листьями, а вокруг звучали детские голоса — смех, крики и звон качелей. Идеальный момент, чтобы отвлечься от всего и просто побыть наедине с собой.
Однако судьба решила внести свои коррективы.
— Леся? Это ты?
Голос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула. Передо мной стояла женщина — полная, с усталым лицом, одетая в потертое платье. Она заслонила собой солнце, и на мгновение мне показалось, что время замедлило ход.
Сердце ёкнуло. Нина Васильевна.
Когда-то я мечтала называть её мамой.
Но сейчас передо мной была совершенно другая женщина. Не та уверенная, строгая, с каштановыми волосами, а сгорбленная, с жалкими завитками вместо прежней роскоши. В её глазах читалась растерянность.
— Здравствуйте, Нина Васильевна, — вежливо произнесла я, хотя внутри всё сжалось.
Она опустилась рядом на скамейку, тяжело вздохнув.
— Знаешь… он уже восемь лет не выходит из квартиры, — прошептала она, теребя ручку своей синей сумки. — Всё время заказывает фастфуд и сидит за компьютером. Я водила его к врачам и бабкам — всё без толку. Он… он просто перестал жить после того, как ты ушла.
Я осталась молчать.
— А ты… молодец. Хорошо выглядишь. Всё такая же красивая. Может быть, ты…
— Может быть, что? — резко перебила я, хотя сама не ожидала такой реакции.
Жалость смешивалась со злостью. Сколько раз я представляла эту встречу, но сейчас не знала, что сказать ей.
Перед глазами всплыли воспоминания из прошлого.
Кухня. Вечер. Мы с Димой жарили картошку с грибами и смеялись. На столе три тарелки. Мы ждали Нину Васильевну с работы. Я старалась: прибралась, накрыла на стол новую скатерть, сварила клубничный компот.
Мне было двадцать. Мы с Димой мечтали о свадьбе, о нашем уютном гнёздышке.
А потом… две полоски.
Я не верила своим глазам. Врачи говорили: после операции шансы 50/50. «Если забеременеешь — береги себя как хрупкую вазу. Ни в коем случае не нервничай». И вот чудо. Любимый рядом. Его мать, которая души во мне не чаяла.
Я ждала, когда Нина Васильевна вернётся, чтобы поделиться радостью.
Но…
Картошка дымилась на столе. Я показала тест.
А потом… слёзы.
— Диме надо строить жизнь! Он же на четвёртом курсе! Зачем вам этот хомут? — голос Нины Васильевны резал, как нож. — Да, я понимаю, что это опасно, но всё наладится! Всё будет хорошо!
А Дима…
Он сидел, хлопал глазами и поддакивал.
— Очнись! — кричала я ему взглядом. — Мы же любим друг друга! Мы справимся!
Но он только опустил глаза.
Я вышла на улицу. Всё стало ясно.
На утро я набрала номер Димы.
— Скажи откровенно, ты действительно согласен с мамой?
Он что-то лепетал про «не готов», про «врача», про «лучшее решение».
Я бросила трубку.
А затем… кровавое пятно на простыне.
Тьма.
Больница. Капельницы. Выкидыш.
Две недели кошмара.
А Дима с Ниной Васильевной… исчезли.
Конечно, они пытались связываться. Говорили о том, что «всё сложилось как нельзя лучше».
Я сменила номер и уехала к отцу.
И вот теперь…
— Леся… — Нина Васильевна взяла меня за руку. — На тебя вся надежда. Дима… он пишет стихи. Тебе посвящает. Уже три тетради исписал.
Я резко выдернула руку.
— То есть вы думаете, что я должна спасти вашего сына… от вас же?
Она моргнула:
— Что ты говоришь?
— Это было ваше решение. Вы же знали, что нянчитесь с собственным ребёнком. А теперь я — последняя надежда?
— Зачем ты так?!
Я глубоко вдохнула.
Да, зачем? У неё горе. Она теряет сына.
Но…
Я посмотрела на детскую площадку. Две девочки визжали от восторга, пока высокий мужчина раскачивал их на качелях.
— Видите тех малышей? — тихо произнесла я. — Это мои дочки. А могли бы быть… вашими внучками.
Нина Васильевна замерла.
— Ваш Димочка мог бы сейчас играть с ними здесь, а не запираться в комнате с фастфудом. Но… увы.
Я встала.
— Всё будет хорошо, Нина Васильевна. Но я вам не помощник.
И ушла, не оглядываясь.
А через год я узнала, что Дима всё же вышел из дома.